Лучшие одежды новые, лучшие друзья старые. Я рассказал вам всё что знаю, уважаемый господин Евграф. Я сделал это в знак нашей дружбы, – ответил китаец и продолжил чайную церемонию.

Вновь отведав чая в обществе Чана, Евграф вежливо простился с ним и отправился в полицейское управление. Информация, полученная от приятеля китайца, была важной. Империалы, имперские золотые монеты, уже давно не чеканились. Евграф по долгу и опыту службы знал, что их чеканка производилась с 1755 по 1805 годы.

«Кроме того, откуда у ювелиров могли быть империалы и дукаты таких древних лет, ценностью в десять рублей по тем временам. Обладавшим большим содержанием золота. Вес одного империала составлял три полных золотника и три четвёртых от целого.[125] Коммерческая цена, за чистое золото, содержащееся в монетах, составляла примерно двадцать пять рублей. А если учитывать историческую ценность этих денег, то и больше. Клиент, купивший подобную монету, должен быть достаточно богатым. Не могли же они чеканить их сами. За изготовление фальшивых денег такого мастака-злоумышленника ждала каторга в Сибирь, от десяти до двенадцати лет. За участие в этом незаконном действии или ввоза фальшивых денег из-за границы присуждалось наказание каторгой, от восьми до десяти лет. Кроме того, преступника ждало лишение всех прав и всякого состояния. За изменение только вида монеты, скупку монетных обрезков, наказание предусматривало помещение в смирительный дом на один или три года. Не могли же ювелиры заниматься незаконной чеканкой, это слишком рискованно для них!» – думал Евграф, возвращаясь в рабочий кабинет.

Глава 8 Авзяно-Петровские заводы. Личный монетный двор «Императора-самозванца»

Стоял октябрь. В дорогу на Авзяно-Петровские заводы полковник Хлопуша собирался за один день. Впрочем, ему самому, собирать было и нечего, только подпоясаться. Главной задачей являлось формирование отряда, сбор охотников и назначение бывалых казаков в помощь Хлопуше. Граф Чернышев помог старому приятелю. За сутки было выбрано из желающих и назначено без их воли сто человек. Костяк отряда составили мужики из крестьянского сословия. Они и представляли основу будущего полка атамана Хлопуши. До заводов было не много, по уральским меркам, но и не мало, больше двухсот вёрст. Ехали три дня. Все эти дни Хлопуша неутомимо следовал впереди своей ватаги. Гордясь своим начальствующим видом и атаманским положением. Наконец-то прибыли. Хлопуша посетил верхний и нижний чугуноплавильные и железнодельные заводы лично. Верхний был главным, а нижний вспомогательным. На верхнем заводе имелось две доменных печи для выплавки чугуна из породы, десять горнов и расковочных молотов. На нижнем четыре пудлинговые печи для плавки чугуна, двенадцать горнов и шесть расковочных молотов. Хлопуша из любопытства осмотрел каждую печь, заглянул в каждую щель, чем несказанно порадовал и позабавил работный люд.

Новый атаман встретился с заводскими крестьянами, зачитал им указ «Императора». Ощутил поддержку в лице заводского народца, который с любопытством и интересом рассматривал необычайного атамана с рваными ноздрями и исковерканным ухом. Почти все, из пяти тысяч взрослого люда приписных заводских крестьян, замученных выжигом угля, добычей глины и работами на заводах, его поддержали. К радости Хлопуши, послужить «Императору Петру Фёдоровичу» решили многие из живших и работавших в округе. Семнадцать человек, на которых указал рабочий народ, скрутили и посадили под караул. Это были приказчики и близкие к ним люди. Дальше решили их забрать с собой, чтобы представить кровопийц и злыдней, наживавшихся на людском труде, перед очами «Императора». Атаман-каторжанин, без труда, нашёл людей, которые согласились лить пушки и ядра. К концу третьего дня пребывания в этих местах остался очень рад и доволен собой. Было о чём доложить «его Величеству». К убытию приготовили обоз для перевозки шести пушек, большого количества ядер. Кроме того, уговорил Хлопуша вступить в войско «Императора Петра III» пятьсот приписных заводских крестьян. Вооружил их оружием, найденным в округе. Полк был готов. Приготовил сто двадцать лошадей, стадо быков и коров для нужд лагеря. Собрал и другой съестной припас. Наказы «Императора» были все выполнены. Можно было надеяться, что в ставке Пугачёва, под Оренбургом, ждало его звание полковника.

Остановился Хлопуша в избе одного смышлёного приказчика с верхнего завода, Лысого Ивана Трофимовича. Он единственный, кто был не скручен по причине своей незлобивости и отсутствия к нему претензий от заводского народца. Приказчик сам его пригласил поселиться. Все дни нахождения Хлопуши на заводах оказывал помощь советами и делом. Когда Ивану Трофимовичу было предложено вступить в войско, хитро улыбнувшись, попросил время для раздумий. Хозяин избы был гостеприимен и любезен. Вот и сейчас, к вечеру, ждал Хлопушу хороший стол и штоф водки. Каждый вечер сиживали они до утренней зари, вчетвером. Хлопуша, приказчик, да два казака, из старших его сотни. Точили лясы, делились жизнью и опытом. Мечтали, что будет, когда Пётр Фёдорович разобьёт всех недругов и взойдёт на престол в Петербурге. Вот и как обычно, в этот вечер, приказчик встретил его у крыльца, но тихо сказал: «Афанасий Тимофеевич, уезжать тебе вскорости. Поговорить хотел один на один, не откажи, батюшка».

Хлопуша ещё толком и не привык к такому обращению. Его уже десятки лет называли в лучшем случае Хлопушей. А всё чаще рвань, оборвыш, тварь каторжная, мразь безухая, гниль вшивая. Много каких прозвищ ему присваивали тюремщики и благородный люд. Такое обращение, как Афанасий Тимофеевич и батюшка, ему льстило и нравилось.

– Хорошо. Коли желаешь посекретничать, давай, – так же тихо сказал Хлопуша и обратился к сопровождающим его казакам. – Вы уж, братушки, сегодня не обессудьте, занят буду. Подсчитать всё, что собрали и приготовили, надобно. Завтра увидимся. До утра.

Казаки недовольно переглянулись, вежливо попрощались и направили коней к себе на постой, по дороге смеясь и обсуждая Хлопушу за его уродства, пользуясь тем что он не слышит. Вслух подобное говорить побаивались. В лагере «Императора» уже все знали, что граф Чернышев его друг-товарищ по тюрьмам. А сам «Император» с ним за единым столом сиживает и не гнушается. А с батюшкой, Петром Фёдоровичем, «Императором Всероссийским», шутки плохи. Чуть что, за непослушание, виселица или картечь в морду. За воровство сразу отсечение пальца или руки. За предательство отсечение головы.

Оставшись одни, они прошли в избу и не торопясь сели за стол. Предварительно помолившись и приготовив съестной припас.

– А что, Афанасий Тимофеевич, победит ли Пётр III своих врагов? Или нет? – спросил приказчик, Иван Трофимович, после первой выпитой чарки водки.

– Почему сомненья гложут? Откуда такая забота? В чём ты не уверен? Войско большое и дело правое, – спокойно уточнил Хлопуша, закусывая чарку солёным огурцом.

– Да уж больно неспокойно, тревожно. Вон, у вельмож сколько денег. Войск тоже много. Как пойдут полки с Москвы и Петербурга, так и хана нам всем. Сложно больно всё, боязно, – ответил приказчик, наливая ещё по чарке и смотря в глаза Хлопуши, пытливым взглядом.

– У меня сомнений особых нет, но если честно и сам не знаю, Иван Трофимович. Мне один чёрт, обратного пути нет. С ним я человек. Вернусь в Оренбург, сгнию в кандалах или повесят. Каторжный я, грехов на мне много. А он меня привечает, доверяет. Полковника своего войска присвоить обещал.

– Давайте, Афанасий Тимофеевич, ещё по одной. Спасибо за правду, – ответил приказчик и дождавшись, пока гость опрокинет рюмку с водкой в горло, сделал тоже самое.

– А что, Афанасий Тимофеевич, правда, что он царь-государь? – опять задал вопрос хитрый приказчик.

– Опять сомневаешься? И меня в сомнения вводишь! Да чёрт его знает! Мне всё равно, по той же причине, что и раньше тебе сказал. Каторжный я и моя дорога только с ним, – заявил Хлопуша, хорошенько закусывая.

Теперь он ел много и часто, вспоминая свои голодные дни и годы. Наслаждался своим положением начальствующего человека. Внешне он значительно пополнел. Лицо разгладилось и помолодело. Чему он был несказанно доволен. Потому как, по мнению и мыслям Хлопуши, будущий полковник должен быть не только умён, но красив и дороден собой.

– Наливай, Иван Трофимович. Какая разница, царь или